рассказывать мне о своей жизни и работе, на что это похоже — быть корреспондентом в газете и везде выискивать истории. Потом, заметно погрустневшим тоном, он рассказал мне о своей семье. У него была любимая жена по имени Маргарет. Быть может, она уже считала его погибшим. Ещё у него было двое детей. Девочка Энн, шести лет, и мальчик Тедди, примерно моего возраста.
— Ему нравятся «Звёздные войны»?
— О да, очень нравятся. Уверен, вы двое стали бы закадычными друзьями. Он показал бы тебе свой световой меч.
— Вроде бы, вы говорили, что «Звёздные войны» — вымысел.
— Это такая игрушка.
В тот момент я не был уверен, кто или что больше является игрушкой: фальшивый световой меч, мистер Лестер Николс или я. Видите ли, Зенобия одновременно теряла интерес сразу к нескольким домашним питомцам. Я до сих пор был одержим ею. Зенобия всё ещё казалась мне прекраснейшей девушкой на свете, невзирая на шестипалые перепончатые ноги, но, кажется, симпатия между нами слабела. Она проделывала свои штучки без меня. Она начала прогуливаться с другими мальчиками. Она даже некоторое время увлекалась Грязнулей Джерри (по-настоящему его зовут Иеровоамом), старше её на четыре года. Это тот самый хоразинец, который, кроме зимнего времени, носит самый минимум одежды, обычно лишь обрезанные из джинсов шорты, потому что таинственная кровь, что течёт во всех нас, подарила ему способность плавать в земле, как в воде. Так что в любой момент он мог просто скрыться с глаз, нырнув в землю по какому-то хоразинскому делу, которое мог уразуметь лишь Старейшина Авраам, а когда Джерри возвращался назад, то весь оказывался перемазанным, оттого-то и минимум одежды, и прозвище. Может, Джерри и сумел бы проплыть весь путь до пещеры и увидеть Лестера Николса, но не делал этого. Наверное, он опасался Иного Народца. Разумеется, Зенобия никогда не брала его туда.
Я продолжал ходить в пещеру один, так часто, как мог. Мало-помалу до меня доходило, что я теряю Зенобию. Я всё ещё был благодарен ей за дар, который она мне преподнесла (вместе со слабым укусом в шею), потому что стремился побольше узнать об остальном мире и людях в нём, хоть они и были преходящими, и вот у меня появился свой личный источник знаний.
Но это тянулось недолго. К середине зимы Лестер Николас сказал мне: — Авель, так не может продолжаться. Ты же понимаешь, что тут, внизу, я погибаю. Если я отсюда не выберусь, то очень скоро умру.
Его голос звучал слабо. Я спросил, не заболел ли он.
Он ответил: — А как по-твоему?
По-моему, у него сердце разрывалось, что нельзя повидаться с женой и детьми, и все считают его погибшим. А ещё у него в яме по-настоящему скверно воняло, как в забитой уборной, что, видимо и произошло, потому что там, внизу, не было ни места, где помыться, ни настоящей канализации. Мне не хотелось думать, что человек, которого я почти что считал другом (пусть он и был шпионом), постепенно заживо погребается в собственным дерьме.
— Ладно, я как-нибудь вытащу вас отсюда, — сказал я.
Вообразите своего питомца-головастика.
Удобный случай вытащить его оттуда представился мне на Празднике Зимнего Солнцестояния. В этот, наиболее священный из всех хоразинских ритуалов, Те Кто В Воздухе спускаются и шепчут с верхушек деревьев, а предки поднимаются из могил и повествуют о тайнах Азатота. Это время потрудиться Грязнуле Джерри, чья обязанность — заплывать в глубины земли и выводить на поверхность предков и прочих, зачастую едущих верхом на невероятных созданиях, состоящих лишь из одних костей.
К тому же, тогда во взрослое сообщество торжественно принимаются дети, сумевшие проявить свои особенные таланты. Но, хотя мне уже минуло тринадцать, я ничего не проявил, кроме обычной способности чувствовать движение существ в земле, так что моё присутствие было необязательно. (Да, я обладал феромонами Зенобии, но об этом никому не было известно, поэтому не считалось). Я сумел убедить родителей, что сильно простудился и, когда мама мерила мне температуру, на миг сунул градусник в пламя свечи, так что они ушли и оставили меня дома, лежать в постели.
Как только я убедился, что родители ушли, а пение процессии горожан стихло вдалеке, то натянул на себя самую тёплую зимнюю одежду, вытащил из шкафа одно из отцовских пальто, запасной шарф и был таков. Землю устилало пара дюймов снега. Я бежал, то и дело падая и скользя. В проплешинах голой земли под ногами хрустела твёрдая замёрзшая грязь. Мне следовало раньше празднующих достичь Леса Костей и пробраться через него, не попавшись. Я сумел это сделать. Ночь была ясная и ветреная. Кости стучали так громко, что казалось, будто галдит целая взбудораженная толпа. Вверху, между голых веток, виднелись мерцающие в тёмных небесах звёзды.
Я достиг Ложбинного Края, добрался до пещеры. Сперва Иной Народец столпился передо мной, но я направил на них фонарик, рявкнул: — «Бу!» — и плюнул, просто чтобы убедить их, что это и правда я, с феромонами и всем прочим. (Я опасался, что плотная одежда может скрыть мой запах, а это оказалось бы пагубным. Такого не произошло).
На сей раз я смёл паутину со входного отверстия ямы Лестера Николса. Она и не предназначалась, чтобы удерживать его внутри. Она должна была поднять переполох среди Иного Народца, если корреспондент попытается сбежать. Сейчас, когда я срывал паутину прочь, они ничего не могли с этим поделать.
Я спустился в яму, которая всё ещё источала зловоние, невзирая на холод. Лестер Николс нашёлся на самом дне, съёжившийся и закутавшийся в одеяло. Я помог ему подняться и надеть зимнее пальто, потом укутал его принесённым шарфом, а поверх — ещё и одеялом.
Лицо корреспондента было бледным и исхудавшим, волосы и борода свалялись. Он еле-еле держался на ногах. Я объяснил, что пришёл вытащить его отсюда.
Он что-то промямлил. — Видимо, мне мерещится, — произнёс он.
Теперь возникла проблема, как же мне провести его мимо орд Иного Народца. В действительности у меня не имелось «таланта» Зенобии. Моё тело не производило феромонов или что
